Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков] - Фредерик Дар

— Можете быть на этот счет абсолютно спокойны.

— Ладно, куда мне пристроить мою игрушку?

Я задумался. Голова кружилась от происходящего. Я ощущал себя героем безумно захватывающего романа.

— Пристройте-ка ее под этим столом. Это возможно?

— Сейчас посмотрим. А в какое время устроить салют? Желание клиента для меня закон!

Малый был не лишен чувства юмора!

— Мне кажется, девять часов вечера будет подходящим временем для фейерверка, вы не находите?

— О’кей!

Глядя, как он возится со своей адской машиной, я подумал о том, что он напоминает слесаря, вызванного для исправления каких-то неполадок.

Усевшись на корточки перед столом, мужчина достал из кармана изоляционную ленту и закрепил взрывное устройство прямо под крышкой стола.

— Дело сделано! Ваше счастье, что подобрали меня сегодня на улице. Иначе вечером отправились бы с моей помощью на небеса. Вам не откажешь в чутье, черт побери!

— А вы уверены, что детонатор сработает в нужное время?

— Уверен, можете не волноваться. Я служил в саперных войсках. Именно мне пришла в голову идея угробить вас при помощи взрыва. Автоматная очередь была бы хуже: меньше времени, чтобы смыться.

Он поднялся с колен и отряхнул брюки.

— Ну что же, я отчаливаю. Носа на улицу не высовывайте. Мои напарники караулят снаружи. Я им навешаю лапшу на уши, что вы ушли, а сам вроде воспользовался вашим отсутствием, чтобы пристроить игрушку…

Он явно не знал, как лучше попрощаться. Я облегчил ему задачу, протянув руку. Честно говоря, он заслужил этот простой знак уважения.

7

Тот, кто никогда не проводил время в компании с установленной бомбой, не сможет понять моих чувств. Стремительно летели часы. Мне была подарена возможность самому распоряжаться своей судьбой: я должен был выбрать момент своей смерти и смерти Эммы. У меня не было ни малейшего желания избежать взрыва. Пусть он поставит финальную точку в наших отношениях с самой удивительной женщиной, которую я когда-либо встречал. С помощью бомбы я отомщу всем тем, кто того заслуживает, и обрету, наконец, покой, которого никогда не знал.

Больше всего я боялся, что Эмма позвонит и предупредит, что не придет домой к ужину. Слава Богу, мои опасения не оправдались. Она заявилась раньше обычного и казалась задумчивой. Я поинтересовался, в чем причина ее озабоченности. Пожав плечами, она сказала:

— Я очень волнуюсь.

— Из-за чего?

— Жеф, честно говоря, я всерьез опасалась, что, вернувшись домой, не застану тебя.

— Что за глупости!

— Но после всего того, что я тебе рассказала вчера…

— Пусть тебя это не заботит.

Эмма отправилась переодеваться. Я боялся, что она обнаружит исчезновение своих украшений, но, по счастью, ей не взбрело в голову заглянуть в шкатулку.

Когда она спустилась в гостиную, на ней были черные шелковые брюки и длинная голубая блуза. В этой одежде она вновь стала похожа на девчонку… Я бросил взгляд на часы: они показывали восемь. Я ощутил какое-то сверхъестественное спокойствие.

— Ты голодна? — спросил я.

— Как волк… А что если нам открыть баночку паштета? Бутылка шампанского тоже не помешает, как ты думаешь?

Ну не забавно ли, что ей захотелось праздника именно в этот вечер?

— Пока ты сходишь в погреб за вином, я накрою на стол. Приготовить тебе омлет?

— Не откажусь.

Мы поужинали в полном молчании. Со стороны наша трапеза казалась совершенно заурядной. Ничто в нашем поведении не выдавало исключительности этого вечера. Мы обменивались обычными взглядами, привычными жестами. Эмма казалась мне гораздо красивее, чем в тот день, когда я впервые увидел ее. Короткая стрижка, светящиеся умом глаза делали ее просто неотразимой. Неужели передо мной сидела убийца, коварная женщина, осуществившая одно из самых отвратительных злодеяний?

— Почему вы все время смотрите на часы, Жеф?

Я вздрогнул.

— Наверное, машинально. В девять часов будет телепередача, которую я с нетерпением жду.

— Вы уже написали статью на завтра?

Обычно я садился писать после обеда, а вечером мы обсуждали мое произведение.

— Нет, Эмма.

Она слегка нахмурилась. Уголки ее рта опустились, придав лицу неприятное выражение.

— Почему?

— Что-то не было вдохновения. Напишу завтра утром.

— Странно, Жеф. Вы никогда раньше не брались за перо утром.

— Придется один раз сделать исключение. Честно говоря, сегодня вечером мне не до этого.

— Я понимаю, что с вами происходит.

— Неужели?

— Вчера вы были потрясены доказательством любви, которое я вам предоставила, признавшись в убийстве. Затем вы сделали вывод, что имеете дело с настоящей преступницей, и испугались…

Было восемь часов тридцать пять минут. Если бомба сработает в назначенное время, нам осталось двадцать пять минут. Но мог ли я рассчитывать на подобную точность? А вдруг мой наемный убийца просто блефовал, назначив время взрыва?

— Почему вы не отвечаете?

— Извини, что ты сказала?

— Господи, да что с вами? Вы меня даже не слушаете!..

За двадцать пять минут я успею высказать ей немало, прежде чем мы разлетимся на куски. Все, что накипело на душе, все, что всегда мешало мне нормально жить, все, о чем я, несмотря на свой талант, никогда не мог написать.

— Я хотел бы с тобой поговорить, Эмма.

— Я тоже хочу, чтобы вы со мной поговорили.

— Но мне очень трудно.

— Вам?!

— Именно мне. Писателю иногда особенно трудно найти простые слова. Я хотел бы вам сказать, что опоздал уехать.

— То есть как?

— Я слишком долго культивировал свое одиночество, в котором хоть и оттачивается перо, однако разрушается сердце. Человек не может жить один. Лучшим подтверждением этой истины является тот факт, что, едва повзрослев, человек испытывает потребность найти себе пару. А я слишком долго не желал принимать эту истину…

— Но теперь вы ее приняли, Жеф, и это главное!

— К сожалению, слишком поздно.

Правильные черты ее детского лица исказила гримаса отчаяния.

— Не говорите так, ведь я же с вами.

— Ты могла бы быть со мной!

— Но, Жеф! Неужели вы так изменились ко мне после вчерашнего признания?

— Нет, значение имеет то, в чем ты как раз не хочешь признаться…

Она мгновенно побагровела, открыла рот, чтобы что-то сказать, но, не найдя слов, отвела взор.

Большая стрелка моих часов сделала еще один маленький шажок вперед. До рокового мгновения оставалась ровно четверть часа. Если же пиротехник совершил малейшую погрешность, то…

— Объяснитесь, Жеф!

— Ты ломала со мной комедию, Эмма!

— Жеф! — с укоризной произнесла она, стараясь смотреть мне прямо в глаза, однако не смогла долго выдержать мой взгляд. Внезапно меня охватила жесточайшая паника. Буквально заколотило от страха. Это не был страх близкой смерти. Я испугался, что не успею сказать ей все, что хотел. Прежде чем отправиться в небытие, необходимо было любой ценой уничтожить ее морально. Мое мужское самолюбие, моя человеческая тоска требовали компенсации.

— Ты сыграла со мной жестокую шутку. Ты всего лишь грязная потаскушка! Перед смертью я хотел бы тебе сказать, что наивного дурака в моем лице больше не существует.

Я цедил эти слова сквозь зубы, крепко зажав в пальцах десертную вилку.

Побледнев, она встала.

— Я запрещаю вам оскорблять меня!

Она собралась выйти из-за стола, но я удержал ее.

— Ради Бога, сядь на место!

Она послушалась, глядя на меня злыми глазами.

— Вы считали меня гениальным дураком, не так ли, Эмма? Человеком без дома, имени, лица! Вместо того чтобы сжалиться над моей бедной рожей, вы по очереди старались выжать из меня все до последней капли. Так вот, я хочу, чтобы ты знала, что все кончено. КОНЧЕНО! Я выходу из игры и шлю всем вам большой привет!

— Вы не уедете, Жеф!

Вечный и неизменный предмет для беспокойства: мой отъезд. В момент, когда я переступил порог этого дома, мой отъезд не давал им возможности спокойно спать, их заботило одно — любой ценой удержать меня, удержать, чего бы это ни стоило. Они считали меня дурачком, которого всегда можно было уговорить засесть за сочинительство!

— Нет, Эмма, я уеду, но туда, где до меня никто не доберется. Там я смогу показать свое истинное лицо и назвать свое настоящее имя!

— Что вы собираетесь предпринять?

Она была слишком хорошим игроком, чтобы тратить время на пустопорожние пререкания и уговоры. Весь ее талант и изобретательность направлены сейчас на достижение одной цели — не допустить моего отъезда.

— Я скоро умру, Эмма, — произнес я, бросив взгляд на часы: без семи минут девять. Я хотел сообщить ей о том, что она умрет вместе со мной, но это надо будет сделать позднее. Я чувствовал, что не смогу удерживать ее насильно, если она в панике попытается спастись. Я хотел увидеть ее полный ужаса взгляд.